>
 

ЛАКАН-ЛИКБЕЗ

11-ый сезон семинара посвящен метонимической связи между концепцией и идеологией (на примере лакановских сообществ), соотношение которых описывается через их «невзаимодействие», приводящее к тому, что каждая из линий независимо от другой порождает одно и то же, общее для системы препятствие. Обращаясь к «Aesthetic Ideology» де Мана и другим авторам в качестве иллюстрации, А. Смулянский критически разбирает понятие «тупика», используемое Тупинамба, которое гипостазирует и маскирует это невзаимодействие.

Ведущий семинара — Александр Смулянский

Плейлист семинара: youtube, vk

Семинар проходит раз в две недели по субботам в 17:00 мск в Zoom. Регистрация участников по гугл-форме 

Вводная лекция (25 января 2025 г.)

Курс открывает лекция, посвященная осмыслению тупика, который постоянно и заново появляется в истории психоанализа и в котором психоанализ в обличье лакановского анализа, как кажется, в очередной раз находится прямо сейчас. Тупик выступает в множестве обличий и первое из них охватывает то, что Г. Тупинамба отводит сфере аналитических концепций, задержка в которых первой сигнализирует о возникшем застопоривании, маскирующемся под глубокое продумывание: «…мы [лакановские аналитики] обречены на вечные скитания среди одних и тех же старых как мир вопросов, без конца продумывая по новой то “женское наслаждение”, то Реальное, то отношения невроза с психозом».

Можно показать, что этот тупик в концептуализации является следствием иного тупика, находящегося на месте определения цели самой психоаналитической практики и пределов, которые ей положены и которые заставляют считать ее за нечто отдельное. Что делает эту практику тем, что она есть? Если ввиду размывания границ, подтачиваемых психотерапией, которая постоянно прирастает методами психоанализа, старые ссылки на перенос и бессознательное как исключительно аналитические явления больше не работают, то что должно на их месте теперь оказаться? Внимание к сингулярному субъекту с его «уникальным желанием»? Работа с психозом?

Этот вопрос маскирует другой вопрос, остающийся не заданным. Должен ли психоанализ в свете необходимости реакции на психотерапевтические расширения за его счет отвечать собственными внутренними расширениями, заново изобретая новую уникальную цель своей практики — цель настолько специальную, что у смежных практик не должно остаться шанса конкурировать? В погоне за этой целью упускается иная, уже существующая цель, заявленная Фрейдом настолько же настоятельно, насколько, зачастую, недосказанным образом. Если спросить, чего Фрейд по самому обширному счету для изучаемого им в анализе субъекта хочет (что также является ответом на вопрос, на какие наиболее общие, пусть и отдаленные, результаты своей практики аналитик смеет рассчитывать), то ответ, даваемый Фрейдом, может предстать в следующей формуле: перед анализом стоит необходимость вывести развитие, называемое Фрейдом психосексуальным, за его естественным образом достигаемые прижизненные пределы — то есть, пределы, которых субъект как правило достигает в отсутствие анализа как обстоятельства его жизни и на которых его психосексуальное продвижение обычно останавливается.

Ставить таким образом задачу означает поставить ее так, как это недекларативно делал Фрейд, чаще намекая, нежели говоря прямо, что сексуальное формирование субъекта носит незавершенный характер — что, предоставленный себе самому и обществу себе подобных, субъект достигает предела плачевно раньше, чем извлекает из этого формирования то, что в нем предположительно заложено. Безусловно оригинальной для своего времени мысль Фрейда делает то, что этот предел он размещает в Реальном — поскольку практически каждый взрослый представитель времени Фрейда находился в воображаемой убежденности, что он за этот предел шагнул и достиг того, что психофизиология называет «зрелостью» (Reife). Сообщив, что сам по себе — например, в отсутствие анализа — субъект достигать этой Reife и, тем более, Geschlechtsreife (половой зрелости), не склонен, Фрейд кардинально поменял восприятие соотношения «взросления» и «созревания», перечеркнув их автоматический и очевидный для дофрейдизма параллелизм.

Тем не менее, вызванная этим перечеркиванием новая расстановка не может быть сегодня буквальным ориентиром ввиду того, что введенное Фрейдом различие привело также к множеству смысловых сгущений и затемняющих уравниваний: представление о «зрелости», овеянное наложенным на него Фрейдом знаком «генитальности», еще при жизни Фрейда становится «сновидением психоаналитиков»: неопределенной желательностью без отчетливого содержания, поводом скорее упускать мысль об отсеченной части возможного, но несостоявшегося психосексуального формирования, подменяя ее мыслью о необходимом формировании зрелой самости, которая после лакановской «отмены генитальности» повисает над пропастью вместе с прочими психоаналитическими верованиями. 

Литература для чтения, упомянутая в лекции:

Жюстин. Этим утром я решила перестать есть

Базен, Э. Супружеская жизнь 

 

Генитальность в тупике (8 февраля 2025 г.)

Вторая лекция «Генитальность в тупике» рассматривает вопрос об аналитической цели. Как правило, психоаналитики откладывают и размывают ответ на вопрос о «цели психоанализа», добиваясь тем самым выгодного отличия анализа от «всего лишь терапии», цель которой может формулироваться напрямую, инструментально-наивным образом. В то же время проявляемая аналитиками осторожность не может бесконечно повышать ценность психоанализа и в конце концов приводит к накоплению объяснительной задолженности и следующим за ней институциональным кризисам, в которых анализ вторично инструментализируется уже на собственных идеологических основах, сложившихся в его сообществах. В настоящий момент через подобный кризис проходит лакановский анализ: в его случае кризис выражается в преобразовании психоанализа в практику работы над «сингулярным желанием», особой и потенциально продуктивной сущности которого аналитический метод должен полностью подчиниться, следуя за неповторимой уникальностью этого желания для каждого субъекта.

Можно проследить, как в этом подчинении, поначалу совершаемом в законопослушной опоре на лакановский аппарат, постепенно стираются черты собственно лакановского подхода. Прежде всего здесь исчезает масштабность лакановского обращения к Фрейду, поскольку сам замысел этого обращения в его предельном смысле состоял в создании исторического и надмодального родового единства психоанализа, выстроенного возле нерешенного вопроса об изменениях, к которым психоаналитическая практика приводит субъекта. Игнорирование лакановского обращения в сторону этой родовой надмодальности приводит лановский анализ в его нынешнее характерное состояние, сочетающее притязания на психоаналитическое знание высшей пробы и одновременное смирение с перспективой углубляющейся сепарации лакановских кругов от нелакановских аналитических сообществ.

Что является для психоанализа его родовой сущностью, способной перешагивать через разграничительность внутрианалитических модальностей? Нередко на роль этой сущности назначают симптом, но можно ли сказать, что Фрейд создает свой внушительный понятийный корпус только для того, чтобы рассмотреть вопрос о преодолении симптома?  Амбиции Фрейда в этом вопросе шире, поскольку он дает понять, что рассматриваемый и анализируемый им субъект — это субъект с задержкой в психосексуационном развитии: то есть субъект, не состоявшийся в том виде, к которому механизмы психосексуального развития его предположительно ведут. Задержка эта действительно выражает себя в индивидуальном неврозе или перверсии, при том что Фрейд так и не принимает решения о том, являются ли невроз или перверсия настоящей причиной задержки или же они выступают как клинически зримое выражение самой ее неизбежности.

Таким образом, именно не достигнутая субъектом предположительная стадия — то, что может произойти с ним в ходе сексуационного развития и, по мнению Фрейда, не происходит при жизни без вмешательства психоанализа — является основой, на которой может определяться родовая сущность психоаналитического. В лекции рассматриваются возможности подойти к определению некоторых черт этой стадии и к решению вопроса о том, действительно ли она имеет отношение к психосексуальным чертам, называемым «генитальными».

Пропавшая стадия: альтернатива генитальности (22 февраля 2015 г.)

Генитальная стадия в качестве предположительного итога прижизненного превращения влечений является не единственным трудным местом фрейдовского учения о психосексуальном развитии на его постинфантильных рубежах. Обскурантный характер генитальной стадии, ее до сих пор не выясненный теоретический статус и конечный отказ аналитиков принимать о ней какое-либо решение скрыто сопровождается умолчанием о другой возможной стадии, представляющей собой иной, нежели генитальность, исход эволюции влечений. Данная стадия не получила у Фрейда даже именования, при том что организация всего излагаемого Фрейдом материала вокруг ее существования постоянно дает о ней знать. Чрезвычайно близкое к ней по траектории прохождение лакановского рассуждения также не приводит к ее обозначению, при том что ее потенциальные очертания угадываются как в лакановской структуре трех регистров, так и в расширенном комплекте предложенных Лаканом дополнительных влечений, включающих голос и взгляд. В лекции производится рассмотрение этой стадии и связывание факта ее длительной невыявленности с историческими обстоятельствами появления психоанализа, включая его институциональную форму, необходимость которой таким образом получает дополнительные прояснения.

Отец как генетическая модель психоанализа: величие против признанности (8 марта 2015 г.)

Основные моменты лекции

– Разбор «Аллегорий чтения» Пола де Мана, позволяющий подойти к выводу, что ситуация в современной философии и доступные в ней источники теоретизирования практически без исключения наследуют одной, общей для них литературной модели, обозначенной де Маном как зародившаяся в романтизме «генетическая» и заставляющей мыслить любое становление как «историю» с задержанным, опоздавшим началом процесса и нетерпеливо ожидаемым его триумфальным завершением, нарративно отождествляемым с «выходом из положения», достижение которого также постоянно откладывается. Развивая тезис де Мана, можно показать, что именно генетическая нарративная модель ответственна за хорошую сопрягаемость теоретического и политического высказываний в различных философских программах, так что только благодаря ей возможно «политическое философствование», в жанре которого сегодня представлена практически любая философская теория. Эта же модель является почвой для современного активизма, полностью отождествляющего субъекта классовой, гендерной или иной эмансипации с трансперсональной историей борьбы. Последняя также всегда воспринимается как исторически запаздывающая по отношению к ее необходимости, а ее венцом должен стать успех, на который она обречена и который одновременно ей не гарантирован.

– Психоанализ также затронут генетической моделью и именно ей обязан сложившейся в нем особой концептуальной ситуацией «сбоящего начала», в силу которого возможность «оперировать любовью» возникает значительно позже появления элементов сексуальности в развитии субъекта. Для выправления этой ситуации фрейдовская психоаналитическая теория вводит отцовскую конструкцию, одновременно представляющую собой как противовес «неразборчивой сексуальности», так и проблематично достижимую генитальную цель психосексуального развития каждого субъекта.

– В то же время генетический компонент психоаналитического построения остается неполным, пока в нем не фигурирует субъект еще одной психосексуальной стадии, строящейся возле заполучения «любви многих», основанием для которой выступает производимый субъектом продукт, потребляемый многими. В лекции показано, почему акцент на подобную продуктивность не совместим с «политиками генитальности», невзирая на попытки Фрейда их отождествить в рамках одной «здоровой», не невротической личности, одновременно способной к творческому труду и семейной любви.

Единственный и его обременение
(22 марта 2025 г.)

Основные моменты лекции:

– Разбор «Единственного и его собственности» Макса Штирнера. Общее впечатление претенциозной нелепости, обеспечившее этому тексту дурную репутацию, равно как и вынесенный ему Марксом и Энгельсом беспощадный вердикт, не должны препятствовать его особому прочтению, рассматривающему его как удачно пойманный Штирнером момент конденсации основных последствий картезианской гипотезы в виде созданных ей необратимостей. Главный недостаток «Единственного», заключающийся в пассивном следовании за этими необратимостями, оборачивается также его достоинством, поскольку «Единственный» впервые в истории философских текстов позволяет проследить, где именно картезианский аргумент расслаивается, расслаивая также аргументацию самого Штирнера.

– Таким образом, «Единственный» одновременно предстает как содержание штирнеровского заблуждения, выводящего из единичности инстанции «каждого Я» воображаемое всемогущество индивида, но и как домарксистское возражение Фейербаху с его секулярным «возвышением Человека». Провозглашая возвышение человека как рода на основании его «единственной сущностной реальности», Фейербах отбрасывает как несущественный вопрос признания каждого субъекта, закладывающийся в картезианской гипотезе как одно из ее скрытых последствий.

– Это приводит к необходимости иначе увидеть проблему расщепления сущности картезианского субъекта: помимо видимой расщепленности его «Я» картезианский план также вводит другую расщепленность, располагающуюся между вопросом «Я» и проблемой продукта, посредством которого субъект может добиться при жизни широкого признания и достичь стадии приобретения массовой любви, которая представляется ему решением вопроса признания.

– Проблематика подобного достижения особым образом располагает фигуры Штирнера и Маркса: первый верно отмечает абсолютную недостаточность принадлежности к «человеческому роду» для возвышения субъекта, но упускает вторую сторону расщепления, из которой исходит требование «продуктивности». Принято считать, что марксизм полностью устраняет этот пробел, предлагая диалектическую теорию производительности, отводящую место каждому на основании его собственной продуктивности. В то же время, расширение фрейдовского учения о стадиях позволяет ответить, в чем именно и почему предложенное Марксом окончательное всеобщее «производительное решение» в итоге оказалось недостаточно удовлетворительным и неприемлемым для субъекта эпохи посткартезианских необратимостей.