DISCURSIYAЦикл встреч, посвящённый исследованию актуального состояния психоанализа. На встречах затрагиваются не только вопросы, традиционно тревожащие психоаналитическое сообщество, но и области, которые до сих пор в качестве подлежащих вопрошанию представлены не были. В частности, речь идет о том, как с анализом обходятся в области аналитического сопротивления, содержания психоаналитического акта или вопроса о начале и завершении анализа. |
|
Начало и окончание анализаВедущие — Андрей Денисюк и Денис Колосов. Психоанализ относится к числу тех немногих практик, которые артикулируют собственное обращение к лежащему в основании практики расщеплению. Нет необходимости привлекать все мощности деконструкции, чтобы обнаружить различие начал у истока психоанализа. В истоке психоаналитической практики возникает расщепление двух начал: с одной стороны, начало самого психоанализа как метода, заложенного Фрейдом, с другой стороны — начала психоанализа каждого конкретного субъекта. Достаточно однажды столкнуться с фрейдовским негодованием по поводу того, как с анализом обходится широкая общественность или его ученики, чтобы усвоить, что приобщение к знанию и, в первую очередь, к знанию аналитическому, не освобождает, а, напротив, может служить дополнительным элементом вытеснения. То есть начало психоаналитического метода в виде психоаналитической дисциплины может быть содержанием сопротивления. В таком случае психоаналитическая практика, начатая с анализа субъекта, дезавуирует психоаналитическую практику, начатую с представлений о психоанализе, включая представления и заветы самого Фрейда. В этом смысле мы можем обратиться к замечанию Фуко о психоанализе как о практике себя, практике, в которой преобразование субъекта достигается не в процессе приложения знания, а до и для извлечения знания. Кажется, что, по крайней мере, одно из редких замечаний Фуко о психоанализе попало в точку, но действительно ли дело только в том, что «клиническое» начало истока психоанализа предшествует любому другому?
Прилагаем список текстов, которые послужили ориентиром для первой встречи: 1. Александр Смулянский «Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе» (Глава 1 «Желание Фрейда и желание врача») Видео в вк: ссылка |
|
Содержание аналитического предприятияВедущие — Андрей Денисюк и Денис Колосов. Широко известны слова Лакана о том, что анализант сначала говорит о себе, но не с аналитиком, затем с аналитиком, но не о себе и, в конце концов, о себе и с аналитиком, что совпадает с окончанием анализа. Это лакановское заявление непосредственным образом связано с работой фантазма в анализе. Через несовпадение между положением аналитика и речью анализанта высвечивается зазор места речи, места Другого — тех символических отношений, которые речь организуют. Так, с течением анализа субъект обнаруживает не только до какой степени его положение простроено этими символическими отношениями, но и то, насколько нехватка Другого, пропажа на уровне символического закона к самому субъекту отношения не имеет. Невротик обнаруживает, что кастрирован не он сам, а Другой. Это обстоятельство открывает возможность разминуться с обреченностью на поддержание Другого собственным невротическим симптомом и делиться уже тревогой своей собственной, производя продукт без невротического запирательства. Симптом, посредством аналитического вмешательства, преобразуется в то, что в лакановской клинике носит именование синтома. Синтом, как следствие прохождения сквозь фантазм, напоминает переобретение различия. Если в условно невротической ситуации субъект упорствует в содержании высказывания, понимая происходящее с ним буквально и пытаясь занять сторону, которая сулит избавиться от симптоматического затруднения, то это способствует лишь усилению тревоги. Не имея возможности выбрать между несколькими одинаково валидными инициативами или перейти из одного положения в другое, субъект замирает в колебательном движении относительно объекта желания, т.е. наслаждается. При этом отбрасывается уровень акта высказывания и привносимое им второе различие, которое уже не располагается в лоне требования и его прокрастинации, но относится к желанию субъекта. Анализ же способен поставить под вопрос функцию знания, заронив в субъекта смещение относительно функции перебора всевозможных новых для него состояний и инициатив. Эта другая новизна, на новизну обычного типа не похожая, отмечает собой прохождение анализа и реконфигурацию симптома в синтом. Прилагаем список текстов, которые послужили ориентиром для последней встречи: 1. Александр Смулянский «Лакан-ликбез» (VI сезон «Параллакс и траектория влечения») Видео в вк: ссылка |
|
Обнадеженность психоанализомВедущие — Андрей Денисюк и Денис Колосов. Как видно при первом приближении, субъект оказывается охвачен не конкретной инициативой, а местом, которое та или иная практика может занимать. Речь идет о месте истины. Именно истина становится тем, что, с одной стороны, субъекта захватывает, принуждая невротика пускаться на ее разыскание, а с другой, обнаруживается там, где сам невротик с чем-либо дело иметь не намерен. Иллюстративным примером такого захватывающего избегания было и открытие Фрейда. Фрейд не столько шокирует публику содержанием своего коперниканского переворота в психическом, как он сам об этом отзывался, вписывая себя вслед за Коперником и Дарвином в историю низвержения человеческого честолюбия, сколько учреждает совершенно новую ситуацию, при которой истиной становится не система Фрейда, а реакция его аудитории. Истина оказывается на стороне субъекта, и не выказать ее он не может. Это наблюдение идет вразрез с обычным представлением об истине как о чем-то, что только должно быть открыто или требует специальной подготовки, духовных практик и медитации. Напротив, готовиться к ней нет необходимости, поскольку она в любом случае сказывается в виде невроза того, кто оказывается ею охвачен. Преследуя истину, невротик сам, в своем собственном лице, истину ситуации невроза представляет. Делая ставку на анализ, предполагая, что чем более он в анализе уверится, тем большее благоприобретение его ожидает, субъект действует чисто воображаемым образом. От такого же воображаемого обхождения с анализом не защищен и сам аналитик: мы можем наблюдать это как во фрейдовских заявлениях о религии или антропологии, так и в ажитации современных нам аналитиков по поводу чистоты их метода или опасности университета, капитализма и т.д. На засилье воображаемого в этих случаях указывает забегающая вперед речь, предостережение. Сам аналитик находится в положении невротика навязчивости, который пытается упредить интерпретацию своего психоаналитика, опередить его в толковании собственного сновидения или обратить внимание на оговорку. Общность аналитика и анализанта перед событием психоанализа укоренена в синхронии психоаналитического проекта. Перенос срабатывает одновременно на уровне аналитического акта — где он искусственно конструируется, а не является просто трепетом перед специалистом или влюбленностью — и на уровне аналитического проекта как детища желания Фрейда, где уже сам аналитик и анализант конструируются фрейдовским заявлением, отвечая на него истиной своего желания. В зависимости от судьбы влечений конкретного субъекта ответить он может, заняв место на кушетке, в аналитическом кресле или вовсе не пожелав об анализе ничего знать. Таким образом, ни о какой «полной проработке» в анализе речи быть не может, не только по причине ее недостижимости, о чем известно каждому добросовестному исследователю, но и поскольку успех аналитическому вмешательству как раз и гарантирует базовая «непроработанность», запутанность субъекта в речи. Находясь не в лучшем структурном положении, чем анализант, аналитик тем не менее может указать на то, как невротик истиной наслаждается. Однако психоаналитику это удается не в силу «чистого рассудка», а просто потому, что голову он теряет в другом месте (например, на почве анализа). Именно это обналичивание наслаждения субъекта и может заставить его сместить позицию, заняв другое место в истине ситуации своего невроза. Прилагаем список текстов, которые послужили ориентиром для последней встречи: 1. Александр Смулянский «Лакан-ликбез» (I сезон «Вмешательство в истину») Видео в вк: ссылка |
|
Анализант-селебрити и тревога аналитикаВедущие — Андрей Денисюк и Денис Колосов. В течение встречи была заявлена тема великого человека. Прежде всего, необходимо отметить, что великий человек, получивший концептуализацию у Фрейда в виде пресловутого der großen Mann, как и любая результативная теоретизация, порывает с повсеместным взглядом. Обычно считается, что селебрити и великий человек синонимичны, поскольку предполагается, что известность может быть мерилом величия, а из величия персоны якобы должна следовать повсеместная слава. В то же время Фрейд явно уклоняется от такого рода трактовки, описывая срабатывание der großen Mann в терминах психического, напрямую к величию не отсылающего. Согласно Фрейду, первое, что отличало бы великого человека от селебрити, заключается в том, что великий человек характеризуется исключительно спецификой срабатывания его Я-идеала, причем слава этого великого лица значения не имеет. Другими словами, конкретная персоналия и осведомленность окружающих на ее счет не играют никакой роли. Достаточно интеллектуального вклада, через который может быть предъявлен Я-идеал. Этот процесс и делает der große Mann местом массового переноса. Таким образом, Фрейд определяет великого человека через степень вмешательства в психическую жизнь субъектов не в виде впечатления возвышенного величия, а в лице переменной, структурирующей на уровне сообщества любые переживания. Эта активность через интеллектуальный вклад в противовес селебрити сближает великого человека с другой избитой фигурой — гением. Причем сходства обнаруживаются и в судьбе понятий. Концепцию der große Mann Фрейд разрабатывает, порывая с расхожими представлениями о величии — точно так же и Ницше пытается вырвать понятие гения из романтической традиции. Мы можем выделить три общих для Ницше и Фрейда критических шага: 1. Гений — это место, а не индивид. Несмотря на то, что невротик навязчивости полагает, будто величие было бы избавлением от невроза, гений представляет только усиление психического конфликта. Эта черта в том числе способствует образованию переноса на него. То, что здесь действует, это устройство сцены — место же гения занимается конкретным лицом более или менее случайно. 2. Гений — это процесс, а не конечный тип. Хотя обычно предполагается, что великий человек выступает в виде кого-то, в ком нечто достигает наибольшего развития. Перед нами только частный эксцесс воли к власти, так же как, согласно Ницше, выживают не самые сильные и совершенные типы, но наиболее приспособленные к среде. Некто оказывается возведен в ранг великого человека посредством субъектов, приспособившихся к среде, заданной Я-идеалом великого человека — они его в виде гения и провозглашают, а затем собственноручно хоронят. На это убийство гения его же почитателями неустанно указывает невротик навязчивости. 3. Гений создается, а не рождается. Великий человек обнаруживает собственный Я-идеал не ранее, чем сталкивается с публичностью. При этом Я-идеал формируется в публичности вместе с его предъявлением, а не находится на стороне субъекта в латентном виде, пока субъект не выйдет на общественную сцену. Прилагаем список текстов, которые послужили ориентиром для последней встречи: 1. Александр Смулянский «Великий человек как агент субъективации» (Лакан-ликбез, 10-ый сезон) Видео в вк: ссылка |
|
Великий человек в психоаналитической клиникеВедущие — Андрей Денисюк и Денис Колосов. Согласно Фрейду, художественный продукт является результатом сублиматорной активности, культурным оформлением вытесняемых влечений. Это положение породило представление о том, что прохождение анализа может быть опасно для продуктивности художника. Если анализ является чем-то, что избавляет от внутриличностного конфликта и симптоматических образований на его основе, не станет ли он в таком случае также избавителем и от творческого таланта? Уже в самой этой формулировке содержится образование конфликтного рода. С одной стороны, сублимация рассматривается как облагораживание влечений, что-то, что может привести к условно нормальному функционированию субъекта. С другой стороны, эта же сублимация отдает флером неподлинности, поскольку субъект становится одержим художественным проектом, вместо якобы более непосредственного приложения сексуальных влечений. Сам Фрейд то обращается к сублимации как к желательной судьбе влечений, то, напротив, отказывает ей в статусе идеала генитальной стадии развития. Этот же конфликт прослеживается в судьбе той среды, где представление об аналитической опасности для художественного творения получило свое первое широкое распространение — речь идет о писательском сообществе начала XX века. Модернистские авторы воодушевленно подхватывают психоаналитический инструментарий для нужд объяснения собственного творчества, пытаясь задействовать в творческой деятельности бессознательное, рассматриваемое ими как склад нереализованных инстинктивных сил. В то же время они с большой опаской относятся к клинической составляющей анализа, подозревая ее в нормализации и сокрытии от субъекта потенциальных сил инстинкта. И в неопределенности Фрейда относительно сублимации, и в замешательстве художественного сообщества по поводу следствий анализа обнаруживается расщепление психоаналитической теории. То, что Фрейд изначально представляет в содержании теоретического аппарата, оказавшись на стороне широкой аудитории, приводит к истеризации сообществ психоанализом. Истеризация аналитической теорией, попытка обойтись с ней не аналитическим образом, найти в ней опору для противопоставления классическому письму и образуют область, к которой обращается акт психоаналитической теории. Постепенно выясняется, что наиболее пригодным к аналитическому вмешательству оказывается не классический больной с его персональным симптоматическим страданием, а скорее субъект, затронутый вопросом того, что могло бы произойти с его субъективностью, призванием или самим анализом. Так, акт психоаналитической теории в отличие от содержания, располагающегося у Фрейда на уровне клинической нозологии, обращается к общей невротической картине, отмеченной избыточной деятельностью субъекта, в том числе выраженной в прибавочной обнадеженности или опасливости по поводу инициатив различного рода. Прилагаем список текстов, которые послужили ориентиром для последней встречи: 1. Зигмунд Фрейд «Художник и фантазирование» Видео в вк: ссылка |
|
Значение и значительность анализантаВедущие — Андрей Денисюк и Денис Колосов. Вопрос о значении и значительности носит сложносоставной характер. Значительность вещи обычно исчисляется тем значением, которое она может иметь или уже имеет в ситуации. В то же время задним числом предполагается, что если что-то и может иметь значение, так это вещи явно или скрыто значительные. Так, позиция анализанта имеет разное значение для клиники в зависимости от того, что в конкретной аналитической институции считается вещами значительными и вместе с этим значительным каждый раз оказываются вещи, которым удалось занять место институционального фантазма. Это рекурсивное наслоение удачно иллюстрирует дискуссия о месте анализанта, инициированная еще Лаканом. В отличие от эго-психологической практики и прочих наследующих Фрейду терапевтических течений, психоаналитик не выступает в виде опоры здоровой части Я анализанта, как, впрочем, не выступает и тем, кто опоры лишает. По большей части аналитик в принципе не имеет прямых сношений с клиентом, его интересуют только символическая структура речи — решать, что с этим делать, клиенту придется самостоятельно. С одной стороны, эта позиция избавила психоаналитиков от трясины навязчивого анализа контрпереноса, так как интерпретативная активность перестала рассматриваться в виде сообщения пациенту, и, следовательно, уже не имело значения, до какой степени аналитик справляется с функцией незамутненного зеркала психической жизни. С другой стороны, как только анализант оказывается тем, кто анализ делает, а аналитик перестает быть носителем особых профессиональных свойств и сводится к функции речи, шатким становится положение не конкретного недостаточно проработанного специалиста, а анализа вообще. Тревога аналитика более не может быть канализирована в дидактическую активность, в силу того что делает его аналитиком не мастерство, а анализанты. В этих условиях анализант расщепляется между двумя значениями и значительностями в зависимости от того, какое институциональное место занимает его аналитик. Или анализант — это тот, кто нуждается, и в таком случае наиболее значительным будет наиболее страдающий тип, значение которого заключено в поддержании требования удовлетворения от специалиста. Или анализант — это тот, в ком нуждается аналитик, и тогда наиболее значительным становится наиболее «тяжелый», бросающий вызов любому мастерству случай, значение которого заключено в поддержании особого статуса дисциплины и оправдании профессиональной шаткости. Имя этим двум анализантам сегодня — требующий особого отношения аутист и бросающий вызов специалитету психотик. Видео в вк: ссылка |
|
Сопротивления психоанализаВедущие — Андрей Денисюк и Иван Скопин. Известно, что, помимо сопротивления психоанализу, которое возникает в ходе лечения невротиков, Фрейд фиксирует точно такое же по своему устройству сопротивление и в других областях, с которыми взаимодействует психоанализ — в первую очередь в медицинской и философской среде. Привычная форма такого сопротивления — открытая критика психоанализа. Сегодня мы уже не наблюдаем такого сопротивления там, где оно имело место раньше, и кажется, что тема сопротивления утратила свою актуальность. Обещанный Фрейдом успех психоанализа как будто бы состоялся. Однако аналитический опыт говорит нам о том, что сопротивление, покидая одни области речи, смещается в другие. Вопросу о том, где сегодня мы могли бы фиксировать сопротивление психоанализу и каким образом оно связано с сопротивлением самого психоанализа, и посвящен очередной выпуск проекта Discursiya. Прилагаем список текстов, которые послужили ориентиром для обсуждения темы: 1. Фрейд «Сопротивление против психоанализа» Видео в вк: ссылка |
|
Сопротивления психоанализа IIВедущие — Андрей Денисюк и Иван Скопин. Как известно, сопротивление в анализе обнаруживает себя только в ответ на приближение аналитика к вытесненному. То есть почти что любая реакция анализанта может трактоваться аналитиком как сопротивление, поскольку обычно считается, что всё, что анализант делает, так или иначе спровоцировано аналитическим вмешательством и обращено к аналитику. Но в таком случае оказывается, что никакого сопротивления вне аналитического вмешательства нет, аналитик сам решает, что именно из встреченных им реакций анализанта является актом сопротивления анализу. Парадоксальным образом оказывается, что сопротивление принадлежит не анализанту, а аналитику: тогда как для анализанта, кажется, ничего не поменялось, аналитик все же считает, что столкнулся с сопротивлением. Лакан описывает эту ситуацию во втором семинаре, когда заявляет, что никакого сопротивления, кроме сопротивления самого аналитика, не существует. По словам Лакана, аналитик сопротивляется тогда, когда пытается донести до анализанта, в чем заключено его желание, занимается дидактикой или просвещением. Таким образом, ранний фрейдовский или дикий анализ представляют собой воплощенное сопротивление аналитика, ситуацию, где аналитик стремится донести до анализанта нечто и сталкивается с закономерным противодействием вносимому элементу на аффективном или интеллектуальном уровне. То, что аналитик воспринимает противодействие анализанта как имплицитно подтверждающее его правоту, как сопротивление в результате вытеснения, и есть единственно существующее сопротивление в анализе, сопротивление аналитика. Таким образом, имеет место как будто двойное сопротивление, даже если мы согласимся с Лаканом и будем искать сопротивление на стороне аналитиков, нам в любом случае придется постулировать какое-то первичное сопротивление, которое анализирует находящийся в сопротивлении аналитик. Это происходит постольку, поскольку мы опознаем сопротивление аналитика относительно того, как аналитик справляется с сопротивлением анализанта. Получается, что сопротивление аналитика, поскольку определили мы его через другое сопротивление, уже и не единственное. Вот только речь идет о двух разных сопротивлениях. Одно опознают по противодействию, сюда попадает чуть ли не всё, что аналитику может не понравится в реакции анализанта на интерпретацию. Например то, что анализант может активно возражать интерпретации, спорить или, что происходит чаще, она не возымеет ожидаемого эффекта. Несмотря на эзотерическую власть по назначению сопротивлений, было бы наивно подозревать такого аналитика в коварстве, отнюдь не это Лакана в нем раздражает, напротив, такая власть над анализантом зачастую оборачивается тотальной робостью властителя, аналитик может бесповоротно запутаться в герменевтике себя на предмет контртрансфера, пытаясь выяснить, не злоупотребляет ли он доверием анализанта. Второе сопротивление опознается по тому, удалось ли аналитику пройти сквозь метафизику психологизма, базирующуюся на представлении о сильной связи между действиями аналитика и последствиями со стороны анализанта, информированием субъекта о его положении дел и изменением этого положения, иными словами, по тому, имеет ли место речевая ситуация, где нечто можно опознать как благоприятную или неблагоприятную реакцию на речь другого. Когда Лакан неявно организует расщепление означающего сопротивления, он не занимается регистрацией эффектов сопротивления в современном психоаналитическом сообществе. Отчасти именно то, что Лакан не поспешил воспользоваться означающим сопротивления по прямому назначению, а вместо этого обратился к условиям его срабатывания, и создало ситуацию альтернативного с ним обхождения. Эта альтернативность также распространяется и на сам лакановский жест, что приходится учитывать, когда речь заходит о сопротивлении лакановскому анализу. Прилагаем список текстов, которые послужили ориентиром для обсуждения темы: 1. Фрейд «Сопротивление против психоанализа» Видео в вк: ссылка |
