Денис Колосов
Проблемы группообразования в психоаналитических сообществах
Этот доклад носит одно заглавие с моей статьей, которая ждет скорой публикации в журнале “Логос”. Однако я не хотел бы повторяться и поэтому совершу некоторое отклонение от упомянутого текста, хотя по отдельным его смысловым пунктам всё же коротко пройдусь. Мой сегодняшний доклад является скромным вкладом в определенный способ мыслить психоаналитическое сообщество, группообразование, институционального измерения психоанализа и его связи с двумя другими измерениями: клиническим и метапсихологическим, или концептуальным.
Начать я хотел бы с того, что мы сегодня живем в моменте, когда всё больше и больше раздается различных сигналов, звонков – более того, это даже можно назвать не звонком, а боем в набат, оповещающем о том, что в психоанализе что-то идет не так. Всё чаще мы слышим о том, что психоаналитик пошел не тот, что сообщество не такое, что необходимо это сообщество реанимировать, необходимо его поставить на такую основу, чтобы были преодолены все его конфликтные состояния, противоречия, чтобы это сообщество наконец-то выступило “здоровой” опорой для “здорового” психоаналитика. В итоге всё сводится к необходимости произвести такого аналитика, который соответствовал бы месту аналитика и его означающему.
Здесь мы видим первую склейку, первое заблуждение, в котором само означающее и место, на которое оно приходит, как будто бы не подлежат различению. Таким образом, мы сталкиваемся с новым изданием “сильного ЭГО” или “сильного Я” аналитика. Перед нами навязчивые попытки что-то срочно поделать, каким-то образом повоздействовать на аналитика, создать институциональную основу в форме комьюнити, которая его не только бы направляла и образовывала, но и удостоверяла его профессиональные качества, способности и право на осуществление психоаналитической деятельности. То есть, что интересно, здесь мы возвращаемся на еще долакановские позиции.
В качестве отправной точки я хотел бы опереться на цитату Лакана 1966 года, где он говорит следующее: “Новое евангелие ‘автономного эго’ и ‘бесконфликтной сферы’, провозглашенное в нью-йоркском кружке господином Хайнцем Гартманном, попросту есть классовая идеология эмигрантов, озабоченных престижем, правившим бал в центрально-европейском сообществе в то время, когда им, благодаря рассеиванию людей в военную пору, пришлось обосноваться в сообществе, где ценности откладываются по шкале налогообложения”.1
Мы видим, как в данном высказывании Лакан проводит непосредственную связь между теорией, клиникой и тем, что можно назвать сообществом. В данном случае речь идет скорее не о какой-либо конкретной институции, хотя с другой стороны, что касается американской системы, здесь мы сталкиваемся непосредственно с IPA, которая является продолжением Венского психоаналитического общества, созданного Фрейдом в начале XX века. Мы видим, что здесь Лакан даёт нам ключ к пониманию того, чем он все эти годы занимался, какую цель он преследовал в 50-х – первой половине 60-х гг. XX века. Фактически он пытался выстроить то, что в своей книге “Желание психоанализа” Габриэль Тупинамба называет новой теорией группообразования. Эта теория разрабатывалась Лаканом в качестве альтернативы той теории групп, которая была разработана ещё Фрейдом и которая на тот момент была фактически единственной теорией социальной связи. Именно в этом и состоит основной пойнт знаменитого лакановского “сексуальных отношений не существует”: не существует такой системы функционирования отношений, которая позволяла бы сообществу аналитиков существовать на непротиворечивый лад. Другими словами, теория сексуаций как несимметричных социальных констелляций мужского и женского являлась покрывающей теоретической находкой, по аналогии с предпринимаемым в клинике смещением перспективы, по касательной указывающей на отношения, которые нужно было искать в другом месте – в месте массового скопления и взаимодействия психоаналитиков на профессиональной почве. Никакой другой теории группообразования, никакой теории социальной связи, которая бы связывала то, что называется клиникой, с теорией и институциональным аспектом существования психоанализа и которая ставила бы анализанта в одну команду с аналитиком, кроме фрейдовской на момент появления лакановской речи не существовало.
Однако Лакана не удовлетворяла фрейдовская концепция, он не хотел, чтобы сообщество аналитиков строилось на принципах, описанных Фрейдом. Для того чтобы проиллюстрировать это, я напомню схему, которую Фрейд предложил в “Массовой психологии и анализе человеческого я” для объяснения функционирования любой массы, будь то военизированная организация, церковная иерархия или же масса психоаналитическая.
Во фрейдовской теории групп, как я уже сказал, мы сталкиваемся с тем, что никакая организация, никакая организационная структура2 не может существовать без идентификационной основы.И такой основой в теории Фрейда выступает, конечно же, Я-Идеал. Он пишет о том, как на место своего Я-Идеала рядовые члены массы ставят какой-либо внешний объект. Этим внешним объектом может быть, к примеру, учение Фрейда или учение Лакана, фрейдистская или лакановская ориентация клиники. Иначе говоря, создается ситуация, где субъекты отказываются от своего собственного Я-Идеала в пользу этого более общего (обобществленного) Я-Идеала, выступающего в качестве внешнего объекта на месте того, кто является агентом-оператором. Здесь появляется ещё один субъект, который эту группу возглавляет в качестве условного вождя и является проводником между массой и идеалом, еще одной, посреднической фигурой. Например, до того момента, пока не была создана ассоциация Лакана, такой фигурой был сам Фрейд: точнее идеалом был фрейдовский/фрейдистский анализ. Лакан же оказался фигурой, основное послание которой обычно прочитывается в следующем ключе: “Международная Ассоциация и господствующая в ее рамках эго-психология попирает открытие Фрейда, предаёт тот способ мысли, на котором Фрейд основывал психоаналитическое предприятие. Мы же осуществляем движение назад к Фрейду, в направлении к его желанию и духу”. До того момента, как была создана Парижская Школа Фрейдизма, Лакан обнаруживает себя в качестве того, кто, подобно верховному жрецу, совершает определенный жест подношения в сторону фрейдовского предприятия, заклиная тех, кто погрешил в верности ему. Время спустя, после изгнания из IPA, он основывает Парижскую Школу Фрейдизма и теперь уже сам заступает на место того идеала, о котором было сказано выше. Всё это было следствием и одновременно причиной того, что в определенный момент Лакан порывает с делом верности Фрейду. Его не устраивала фрейдовская теория группообразования. Всё, чем занимался Лакан в 50 – 60-е гг., было не столько переформулированием и усовершенствованием клиники, не столько вкладом в реанимирование и продолжение аналитической теории, сколько отчаянной попыткой через клинические и теоретические мотивы подобраться к решению проблемы психоаналитического сообщества, его организации и функционирования на принципиально новом, предположительно бесконфликтном, структуралистском фундаменте.
Стратегической целью Лакана было создание новой теории социальной связи. И фактически, для того чтобы всё это осуществить, ему нужно было существенно отклониться от проекта “Фрейд” и пойти в сторону развития своей собственной системы мысли. В известном смысле уже начиная с конца 1950-х гг. концептуализации Лакана всяческую обязательность по отношению к изначальному фрейдовскому предприятию утрачивают. Иными словами, мы можем с определённой долей уверенности говорить о том, что лакановский психоанализ – это вовсе не психоанализ в том смысле, в котором он наследовал бы или являлся прямым продолжением фрейдовского методологического замысла. Лакановский психоанализ – это совершенно отдельное и самостоятельное предприятие, которое по отношению к тому психоанализу, который практиковал Фрейд и первые постфрейдисты, никакой преемственностью не отмечено.
В конечном счете, если посмотреть на фрейдовскую схему группообразования, мы увидим, что с точки зрения структурных связей в психоаналитическом сообществе дела обстоят ровно тем же образом, что и в любой другой массовой организации, будь то церковь, армия или, как в нашем случае, психоаналитическое сообщество. Так было при Фрейде, так было после Фрейда, так было при Лакане, так же остается и сегодня. Многие из вас имеют прекрасное представление о существующих на сегодняшний момент психоаналитических организациях: ассоциациях, школах… Например, Всемирная Ассоциация Психоанализа (WAP) Жака Алена-Миллера и его Школа Фрейдова Дела (ECF), которая была основана как будто самим Лаканом, но на самом деле понятно, что это исключительно миллеровское детище. Есть продолжающая Венское Психоаналитическое Общество Международная Психоаналитическая Ассоциация (IPA), имеющая свои отделения в различных странах. Есть и другие организации, существующие на территории Франции, есть различные организации и сообщества в России. Они также заявляют о своей преемственности по отношению к той или иной крупной фигуре и произведенному ей знанию либо представляют собой ассоциации, созданные на какой-то новой платформе. Однако всегда речь идёт о каком-либо идеале, идентификации, о какой-то общей черте, которая таких субъектов отличает. Например, клиника Лакана отличается тем, что в ней не интерпретируют перенос и короткий кадр и т.д. Таким образом, здесь всегда имеется какой-то идеал, здесь всегда имеется идентификация, здесь всегда имеется то, против чего острие психоанализа как будто нацелено, в отношении чего он намерен предпринять деконструкцию, разборку этих идеализационных конструкций. При этом сами психоаналитики зачастую выступают против объединения или ассоциации. Однако, выступая против одних, они тут же создают что-то подобное в другом месте, всегда появляется какая-то новая организация, у которой есть глава, а соответственно, и иерархия, нацеленность на следование какому-то идеалу. На новом месте с новой силой раздаются призывы к соблюдению чистоты рядов, необходимости блюсти доброе имя и звание аналитика, оберегать территорию психоанализа от профанов, самозванцев и нечистых профессиональным желанием. То есть мы всегда имеем дело с одним и тем же. Когда психоаналитики выступают с протестом против фанатичного следования каким-то теоретизирующим фигурам, настаивают на необходимости самостоятельного самоопределения и свободе мысли, на отказе от вертикальных связей в организации сообщества в пользу горизонтальных, стоит задаться вопросом о том, что же это за горизонтальные связи? Существуют ли они без вертикальных? То есть без идеала, без господского означающего, иначе говоря – без господина.
Надо сказать, что Лакану так и не удалось создать теорию групп, которая соответствовала бы его задумке. Ведь когда он сам заступил на место Я-Идеала для своих учеников и последователей, то есть стал по отношению к их персональным Я-Идеалам тем самым внешним объектом (тем самым Х, иксом на фрейдовской схеме группообразования), роль агента и посредника между ним и массой аналитиков взял на себя не кто иной, как Жак-Ален Миллер. В этой точке мы сталкиваемся с определенным различием между лакановской и миллеровской организациями. Как мы знаем, лакановская ПШФ просуществовала очень недолго, она была создана в шестьдесят четвёртом, а уже в восьмидесятом состоялся ее роспуск. В 1981 г. была создана миллеровская Школа Фрейдова Дела (ECF), а позже и Всемирная Ассоциация Психоанализа. Так вот, ШФД (ECF) по сравнению с лакановской ПШФ (EFP) оказалась очень живучей организацией. Она существует уже более 40 лет. Отличие между ними очень простое. В первом случае мы имеем того, кто воплощает собой одновременно и Я-Идеал как внешний объект, и посредническую фигуру мэтра, возглавляющего подвижной состав аналитической массы. Во втором – того, кто выступает только в роли локомотива, увлекающего массу вперед к идее, к идеалу. Лакан был и фигурой, и сводом знания, и клинической ориентацией, и способом мысли, и именем, и означающим. И в этом смысле он представлял собой скорее немецкого фюрера времен нацистской Германии, который по выражению Славоя Жижека улыбается, когда масса аплодирует. Улыбается, поскольку знает, что аплодисменты – это его собственный урожай. Тогда как Миллер – это уже не фюрер, а генсек образца СССР 30 – 50 – х гг. Он возглавляет коллективную процессию ритуального поклонения и приношения, осуществляемых в адрес идеала психоанализа, скроенного по лакановским меркам. Как неотъемлемая часть этой массы и всего лишь первый из равных, как подвижное соединение в общем механизме массы, Миллер аккумулирует и переводит взгляды членов аналитической стаи на внешний аналитический Я-Идеал, и, не помышляя, конечно же, о том, что аплодисменты адресованы именно ему, он не улыбается им, но хлопает вместе со всем собранием. И эта аналогия срабатывает на всех уровнях. Как известно, тоталитарный режим нацистской германии продержался совсем недолго, в то время как сталинский режим распространял свою действенность на советском пространстве много десятилетий, а, по мнению некоторых исследователей, продолжает настаивать на своей неотменимости и по сей день.
Так что, по всей видимости, миллеровская организация будет отличаться столь же продолжительным сроком годности, как и сталинский режим власти, потому что массовая организационная система работает именно таким образом. Всегда должен быть господин, всегда есть это господское означающее, всегда есть этот Я-Идеал – другими словами, то, что выступает цементирующим составом. С одной стороны, конечно же, такая институциональность, по словам А. Смулянского, выступила тем, что обеспечило психоанализу существование и воспроизводство. Также она выстилает почву под ногами аналитика. С другой стороны, она сама же эту почву из-под аналитика выбивает. Она делает его положение крайне шатким, подвешенным. Это такая парадоксальная двусмысленная ситуация. В этом смысле институция является неотъемлемой составляющей психоанализа, неотъемлемым его измерением. Без неё, на самом деле, психоанализ, наверное, не существовал бы. Как говорит Смулянский: “Институция на встречных порах встречает с другой стороны перенос и подхватывает анализанта в том, чтобы дать ему дополнительную опору в анализе, поскольку именно институция делает аналитика расщеплённым, она ответственна за финальную трансформацию этого аналитического объекта в Другого с нехваткой”.3 Открывающееся здесь измерение желания позволяет ему в итоге психоанализ пройти, пересечь фантазм, преодолеть план идентификации.
И здесь встаёт вопрос о том, как Лакан пытался развить свою теорию социальных связей, то есть, в конечном счете, теорию сообщества. Он это сделал, предложив ряд следующих друг за другом концептуальных решений: желание аналитика, аналитический акт и, наконец, теория четырех дискурсов. Так Лакан пытался очертить контуры сообщества психоаналитиков, краеугольным камнем которого не была бы идентификация с неким общим Я-Идеалом и в основании которого возможно не было бы заложено никакого камня в принципе. Такое сообщество не обязательно функционировало бы бесконфликтно, но каким-то иным образом. Возможно, это была бы конфликтность какого-то другого сорта, плодотворная конфликтность, такая, из которой можно было бы извлечь что-то ещё. Но сделать это ему не удалось. Хотя побочные продукты этой работы впечатляют: это и неоценимый вклад в метапсихологии, и сама по себе лакановская клиника.
В связи с этим встаёт следующий вопрос: а возможно ли это в принципе? Существует ли вообще хорошее решение этой дилеммы? То есть возможно ли в принципе такое сообщество, которое функционировало бы внутренне непротиворечиво.
В чём заключается его противоречивость мы с вами, в общем-то, уже знаем. Мы знаем, что это сообщество, раздираемое внутренними противоречиями, конфликтами, отлучениями, самоотлучениями, расколами, отпадениями, скандалами, разоблачениями, инсинуациями и т. д., что сообщество проанализированных и его члены то и дело являют себя в качестве чего-то такого, что анализа как будто бы никогда и не знало. То есть проанализированные аналитики, оказываясь в рамках этого сообщества и действуя на его территории, совершая заявления и учреждая какие-то прецеденты, обнаруживают включённость своего бессознательного в социокультурные образования иного порядка, свою собственную подключенность к этому более структурно-масштабному, более мощному, нежели индивидуальное бессознательное, симптомокомплексу, фантазму психоанализа как такового. И в общем-то, он существует именно благодаря этим процессам. На первый план здесь выходит, конечно же, воображаемое. Ни одна организация не действует иным образом – в том числе и даже, парадоксальным образом, в первую очередь именно лакановские. Ни даже какие-либо самостийные или неформальные коллективы и объединения, ни ридинг-группы и переводческие группы, ни какие-то самостоятельные объединения, даже немногочисленные и неформальные, этого избежать не могут. Мы знаем, что для них является таким объектом идентификации. Это, собственно, сам лакановский корпус текстов. Не может не бросаться в глаза, как ревностно некоторые аналитики относятся к следованию букве Лакана, тексту Лакана, ни в коем случае не допуская никаких отклонений от того, что написал или сказал Лакан, скрупулезно допытываясь, что именно в том или ином случае Лакан сказать хотел. Исследуя каждый сантиметр текста, привлекая исходники, оригиналы текстов на французском языке и так далее, они буквально сличают их, как следователь сличает улики, полученные из показаний разных свидетелей. Другими словами, здесь мы тоже имеем дело со следованием букве (буква в данном случае является исключительно воображаемой инстанцией).4
Я совершенно согласен со Смулянским в том, что он разделяет психоанализ на три измерения, соответствующие трём кольцам боромеева зацепления, отводя теории воображаемый статус. Иначе говоря, теория психоанализа, как бы она ни была основательна, как бы она ни была фундаментальна и на какие бы мощные теоретические ресурсы она ни опиралась, представляет собой именно Воображаемое психоанализа. И здесь я хотел бы, заканчивая, предложить некоторую последовательную линию концептуализаций, которые были предложены Тупинамбой и Смулянским, а также продолжить ее своим дополнением, предложив ее в качестве вклада в исследование психоаналитического сообщества в рамках формального подхода.
Вы видите схему, которую в книге “Желание психоанализа” предлагает Габриэль Тупинамба. Он говорит о том, что институция психоанализа является неотъемлемым кольцом наподобие одного из трёх колец в субъективном зацеплении, концептуализированном Лаканом. Он предлагает рассматривать всем нам хорошо известное зацепление боромеева узла по отношению к самому психоанализу как симптоматическому образованию социокультурного порядка, как фантазму более крупного структурного уровня, нежели индивидуальный. Здесь, в центре, на пересечении трёх колец, у Тупинамбы могут стоять различные организационные структуры (та же ПШФ или ШФД). Подставляйте сюда всё что угодно. Я сейчас поставлю сюда объект психоанализа и ничем не погрешу. Так вот, Смулянский идёт дальше. Раньше считалось, что есть просто теория и есть просто клиника. Институция считалась чем-то вынесенным, отделённым, может быть, даже факультативным по отношению к собственно психоаналитической процедуре, чем-то вспомогательным. Тупинамба же говорит о том, что это неотъемлемая от всех прочих составляющих психоанализа часть того, что мы могли бы назвать психоаналитическим субъектом, психоанализом как субъектом.
Смулянский дополняет и уточняет эту мысль. Он говорит, что существует не просто разнесённость этого субъекта по трем различным регистрам (клиники, теории и институции), то есть не то чтобы это было неким подобием лакановской топологии субъекта. Но это и есть само лакановское зацепление, с теми же самыми тремя регистрами: Воображаемым, Символическим и Реальным. Для каждой из инстанций (измерений) психоанализа мы можем выделить свой собственный регистр. В привычной нам лакановской схеме Воображаемым кольцом будет теория психоанализа, метапсихология. Знание действительно является воображаемым психоанализа. Давайте не будем забывать, что, в конце концов, говоря “лаканианский”, или “кляйнианский”, или “бионианский”, мы ассоциируем себя в первую очередь с тем или иным корпусом текстов, с определенной традицией в знании, поскольку в сухом остатке от всех этих больших фигур ничего другого в нашем распоряжении просто-напросто и нет. Клинике отводится символическое измерение постольку, поскольку она представляет собой то, что является препоной, препятствием для анализанта, для его наслаждения речи. В условиях клинического сеттинга аналитик выступает в роли того самого символа, который эту препону в себе воплощает, которая препятствует запросам анализантов на удовлетворение потребности и требования. Наконец, переходим к Реальному психоанализа. Смулянский говорит о том, что Реальное психоанализа психотизирует субъекта: члена сообщества аналитиков. Что значит психотизировать в данном контексте? Как это понимать? Реальное психоанализа – это и есть изнанка бессознательного и одновременно то, что можно обозначить как бессознательное самого психоанализа: если есть теория бессознательного, если есть клиника бессознательного, которые являются видимой стороной, то также у всего этого есть и своя изнанка. Есть что-то такое, что расположено по ту сторону, и в этом смысле этой изнанкой бессознательного, то есть Реальным психоанализа как такового, и является институциональное измерение психоанализа, аналитическое сообщество. Это бессознательное психоанализа, которое проявляется в качестве симптоматической причины в том же неврозе навязчивости, причины, представляющей собой место, которое затапливается тревогой и наслаждением. И это Реальное психотизирует. Мы видели, как эта психотизация проявилась в изгнании Лакана из IPA, мы видим, как она проявляется и сегодня в форклюзии, выталкивании из себя тех, кто дерзит производить новое знание.
И здесь я хотел бы предложить свою новацию, своего рода дополнение этой цепочки размышлений. Я предлагаю это в качестве наработки, которая требует дискуссионного обсуждения и является предварительным наброском, а возможно, и неминуемым выводом из рассмотрения Смулянского. Что является реальным психоанализа? Конечно же дискурс господина. Начнём с теории психоанализа. Она соответствует дискурсу университета. Мы знаем, что это аналитическое знание рано или поздно, буквально по свежим следам, начинает преподаваться с университетских кафедр: пишутся учебники психоанализа, в конце концов, даже семинары Лакана используются в качестве учебников по психоанализу. Так или иначе мы усваиваем эту теорию зачастую именно университетским способом, через дискурс университета. Поэтому и существует непокрываемый разрыв между теорией и клиникой:
понятно, что то, что происходит в клинике, не может быть усвоено через знание, теорию и их университетскую передачу. Теория психоанализа так или иначе передаётся из рук в руки: через интерпретаторов, толкователей, преподавателей, тьюторов, репетиторов, и т.д. То есть это то, что подлежит такому обороту, то, что оборачивается, как деньги на рынке. И в конце концов мы понимаем, что за этой теорией стоит господин, например, господин Лакан, который рандомно производит вброс нового знания, так что мы его вынуждены потом каким-то образом перерабатывать. В условиях университетского дискурса знание мы получаем не иначе, чем от господина, это господское знание. Именно в этом субъект себя и обманывает. Понятно, что в клинике мы имеем дело исключительно с дискурсом аналитика. Но дискурс господина, что он означает в применении к самому психоаналитическому дискурсу? Это означает, что господин в данном случае оборачивается своей, скажем так, изнанкой. Господин (господский дискурс) безусловно является изнанкой психоанализа. Лакан сам указывает на это в своём семнадцатом семинаре. И на территории психоанализа господин этот подвергается фольклюзии, тому, что оборачивается форклюзией Имён-Отца. Здесь мы фактически имеем дело с ситуацией, в которой, когда дискурс господина оказывается на месте реального психоанализа, это прибавочное наслаждение начинает перепроизводиться, оно трансмутирует в латентное, избыточное наслаждение, в то самое невозможное наслаждение, которого, по словам Лакана, “не надо бы”.
Это Реальное выталкивает многих аналитиков из фрейдовского (не фрейдистского, в смысле учеников или последователей, а именно самого Фрейда, в изначально заданном направлении) или из лакановского дискурса в свободное плавание, когда они создают какие-то новые школы, новые направления. Зачастую, вернее даже исключительно, это направления, представляющие собой смесь анализа с гуманитаристикой, смесь анализа с делом лечения, делом помощи и т.д. То есть то, что, по меткому замечанию Смулянского, мы встречаем под видом так называемого “творческого психоанализа”, где на повестку ставится что-то терапевтическое, где пытаются уволить как раз таки абстиненцию. Всё это представляет что-то такое, что с анализом, кажется, дело не имеет, но существует как будто бы на основании отделения от линии фрейдовского психоанализа, лакановского психоанализа и т.д. В данном случае господин оказывается тем господином, которому производство знаний уже не нужно. Фрейд демонстрировал это тем, что запрещал своим ученикам производить знание, не выдерживающее уровня соответствующей теоретической строгости. Лакан –
пренебрежительным равнодушием к подобным попыткам со стороны своих последователей. Всем было понятно, что и так достаточно, что Лакан и так произвел знания с лихвой, что дополнять его уже никому не нужно. Но всегда в измерении этих трёх колец оказывается истерик. Именно он и производит ту психоаналитическую гуманитаристику, которая парадоксальным образом чревата недопущением продвижения, недопущением новаторства, самостоятельного вклада в теорию с другой, продуктивной стороны. Это то, что представляет собой увольнение господина, его отбрасывание, которое приводит к ложному представлению о том, что такой специалист как будто бы демонстрирует обсессивную попытку удержать это наслаждение, не дать ему выхода, ни с кем его не разделить. На самом же деле речь идёт, конечно же, о том, что он пытается отменить ту самую инаковость, друговость, которую, к примеру, воспроизводит на территории Фрейда или Лакана тот же Смулянский. Вместо того, чтобы произвести новое знание, удержать его или сохранить, как это делают Финк или Миллер или некоторые российские психоаналитики, он делает шаг в сторону и в другом месте производит то, что может являться так называемым продолжением, неверной верностью, наследованием без наследования. Например, он переоткрывает Лакана через Деррида (деррирдианский текст), ставит проект “Деррида” на службу не дерридианскому психоаналитическому проекту, а на службу производства нового знания о наслаждении. Тем самым он избегает того, что представляет собой психотизация Реальным психоанализа. Эта психотизация в любом случае представляет собой попытку это знание либо разбавить и обезопасить таким образом, чтобы оно стало не различимо с целями массовой психологизации и психотерапизации, либо его инкапсулировать и таким образом отбросить аналитического Другого, отбросить саму возможность создать на его базе нечто новое, отбросить то, что Смулянский и Тупинамба называют применением лакановского мышления.
Психотизация представляет собой процедуру, когда субъекты отказываются от различения между Лаканом как фигурой, лакановским корпусом (или лакановским учением) и лакановским мышлением, между именем и означаюшим. Это отказ от различия, от дальнейшего проведения процедуры различания под сенью Метафоры Отца, когда это различие фактически не допускается. То есть инкапсуляция знания, замыкание корпуса, недопущение в него проникновения чего-то свежего представляет собой отказ от различия. Здесь мы оказываемся в Едином, к которому устремлен истерический субъект, инициирующий раз за разом психотизацию проектов “Фрейд” и “Лакан”. И несмотря на то, что Смулянский делает это в другом месте, он всё равно сохраняется в аналитическом сообществе.
Подытоживая, можно сказать, что удачного решения не существует. Есть аналитики, которые одновременно оказываются и не в сообществе, и не за его пределами. Смулянский, конечно же, является таким аналитиком, который оказывается и частью психоаналитического сообщества, психоаналитического институции в широком смысле этого слова, как бы это иногда ни оспаривалось, и тем, кто производит знание в другом месте. На примере Смулянского и других аналитиков, того же Тупинамбы, может показаться, что подобная диспозиция сулит нам некоторое решение. Однако это решение опять-таки не является хорошим, или идеальным, или наилучшим, поскольку, конечно же, лодку институциональности, лодку психоанализа удержать на плаву это никаким образом не позволит. Она и дальше будет ломаться, дальше будут происходить расколы, дальше будет возобновляться психотическая процедура отбрасывания. Это третье кольцо институции и дальше будет брать, оттягивать на себя то, что сбоит на уровне теории и клиники. Как сказал в последнем интервью Смулянский: “Перспектива аналитического предприятия крайне туманна, и, возможно, следует приготовиться к тому, что анализ также проиграет гуманитарному дискурсу, как это произошло в свое время с философией”.5
Спасибо за внимание.
1 Lacan, J. “Réponses à des étudiants en philosophie sur l’objet de la psychanalyse”, Cahiers pour l’analyse 3, May-June.
2 мы говорим сейчас не о какой-либо конкретной организации, имеющей формально-определенные, юридически-прописанные процедуры и материально воплощенную в ее конкретных носителях, распределенных по своим должностным и функциональным местам, не о конкретной совокупности систем членства, рекрутирования, обучения, контроля, допусков, верификации, подготовки и проведения публичных мероприятий, реализацию правопреемства в области авторского права, издательскую деятельность и проч.
3 https://www.youtube.com/watch?v=2uZ2IdwRAg8
4 Об этом см.: Денис Колосов "Проблемы группообразования и идентификации в психоаналитических сообществах" / Логос. 2023. №3 (том 33). С. 83-102.
